Жители города были гостеприимны. Они хорошо отнеслись к погонщику, и рассказали, что их город называется Зерзура. Говорили они на странном, но похожем на арабский языке, поэтому погонщик не так много смог понять из их рассказов. Хотя и сообразил, что они не мусульмане, ибо за несколько проведенных в городе месяцев ни разу не видел, как они совершали намаз, и не слышал призывов муэдзина к молитве.
– Как интересно, но почему погонщик вдруг оказался едва живым в пустыне близ Бенгази? – спросила заинтригованная миссис Одом.
– Вот и эмир задал ему этот же вопрос. Тот смутился, и ответил, что однажды ночью ему пришлось бежать из города.
– Отчего же ты бежал, – воскликнул тогда эмир, – если ты говоришь, что жители Зерзуры были так добры к тебе?
Погонщик в ответ только мычал что-то невнятное и разводил руками…
Заподозрив неладное, эмир приказал обыскать погонщика, и к его удивлению стражи нашли спрятанное в лохмотьях золотое кольцо с огромным рубином.
– Откуда оно у тебя – спрашивал эмир, но погонщик так и не смог ничего объяснять.
– Значит, ты его украл у своих спасителей и из-за этого бежал из города, – решил эмир, и приказал отрубить погонщику обе руки за воровство…
– Какое варварство, – не сдержалась американка, – но что было дальше?
– Рассказывают, что эмир и его люди много лет искали белый город в пустыне, но так ничего и не нашли. А рубиновое кольцо, по слухам, до сих пор хранится в сокровищнице беев Бенгази…
– Потрясающая история, – покачала головой Уиллела, – она заслуживает быть изображенной на киноэкране. По крайней мере, она ничуть не хуже, чем события положенные в основу историко-биографической картины "Дон Педро Гомес", снятой англичанами в прошлом году. Особенно хороша у них получилась первая часть – "Лев Кастилии", вторая "Осада Памбы", на мой взгляд, заслуживает более эффектной концовки…
– Меня более интересует вопрос правдоподобности этой средневековой легенды, – заметил итальянец, – как я уже сказал, возможность существования ныне высохших оазисов в пустыне можно считать доказанной, но некоторые ведь вполне могли сохраниться, и где гарантия, что среди них не отыщется тот самый "белый город". Уверен, технические новшества вроде автомобилей и аэропланов окажутся крайне полезны для подобных исследований. Вот вы, молодой человек, могли бы после выздоровления принять участие в научной экспедиции?
Француз пожал плечами.
– Сначала должна кончиться эта необъявленная война. Сейчас там не до науки. Нельзя заниматься изучением легенд, когда твой дом горит… А у местных жителей он горит, и еще как.
– Ошибаетесь, молодой человек, даже когда говорят пушки, музы не должны молчать! – Гульельмо темпераментно воздел руки к небу, – люди постоянно воюют, и если бы они переставали на это время заниматься наукой, то мы бы до сих пор жили в каменном веке. Наука и война – вещи существующие независимо друг от друга.
– Скажите это тем, кто придумал отравляющие газы, – заметил я.
Итальянец поморщился.
– Они не заслуживают права называться учеными. Но я все-таки хочу рассказать о том, как забравшись настолько глубоко в пустыню, насколько позволял запас топлива моего автомобиля, нашел там…
Дикий, нечеловеческий вопль, прилетевший с нижней палубы, прервал его слова. Я с ужасом осознал, что он доносится как раз оттуда, где располагалась моя каюта.
Меньше чем через пять минут я был на месте. Тут уже толпились пассажиры и матросы. Дверь в каюту была распахнута, в нескольких метрах от нее, буквально обвившись вокруг вертикальной стойки (кажется, моряки зовут их пиллерсами) и уцепившись ногами за стенной кронштейн для спасательного круга, висел в метре над палубой некрупный чернявый мужчина.
– Что случилось? – к месту событий протиснулся кто-то из судовых офицеров.
– Т-т-там… – пробормотал мужчина с густым сицилийским акцентом, и, не теряя равновесия, ухитрился указать рукой в направлении каюты.
– Что там? – сурово поинтересовался офицер.
– Это… господи Иисусе, я думал мое сердце разорвется… – поведал мужчина, по-прежнему оставаясь в подвешенном состоянии.
– Что "это"?
– Слава святым Модесту и Кресценции, я спасся… клянусь, никогда больше…
Разочаровавшись в попытках выяснить что-то у набожного сицилийца, офицер шагнул в каюту. Секунду спустя он выпрыгнул оттуда, сопровождая свои перемещения впечатляющим набором ругательств сразу на нескольких языках…
Офицер остановился в нескольких метрах и вытер рукой вспотевший лоб. Его лицо пошло белыми и красными пятнами и выражало крайнее удивление и некоторый испуг.
– Клянусь всеми святыми, Розарио Агро никогда больше, – продолжал тем временем свой монолог мужчина на пиллерсе.
– Там змея… – выдохнул офицер, осторожно заглядывая в дверь каюты с безопасного расстояния.
Я последовал его примеру. Ровно посреди комнаты свернулась кольцами черная блестящая лента. Видимо заметив нас, рептилия раздула капюшон, и угрожающе зашипела. Мы немедленно ретировались.
Не то чтобы я панически боялся змей… но все же. Не самое приятное соседство, надо сказать. Вот чего я, скажу честно, действительно боюсь, так это высоты. Точнее даже не высоты, а края – балконов, карнизов, мостов… Доктора говорят это проблемы с чувством равновесия. Может оно и так.
– Позвольте… пропустите… да пропустите же, – к нам пробился через толпу Гульельмо Пикколо.
– Ваша? – спросил я его, показывая на дверь.
Профессор заглянул туда, всплеснул руками и вбежал внутрь. Я сделал шаг и опасливо посмотрел за край проема. Профессор схватил какую-то тряпку и самым неосторожным образом стал дразнить кобру. Та снова зашипела и попыталась атаковать кусок ткани. Но в этот самый момент профессор ловко ухватил ее за шею позади головы, и поднял над полом. Кобра шипела и бессильно извивалась. Герпетолог открыл какую-то из своих коробок и засунул рептилию внутрь.